Я из тех, кто плачет не только в День Победы.
Я плачу с 8-го по 10-е мая.
Мне не нужны для этого песни или фильмы, я просто плачу, с восьмого по десятое мая. И теперь я знаю, что также плачут многие люди.
Потому что те, кто воевал, не любили ничего рассказывать. Пили и плакали.
И мы генетически войной поражены.
Моя пятая по счету книга, и первая книга о себе "На связи гений".
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
МОЕ ВОЕННОЕ ПОКОЛЕНИЕ И КАСКА НА ЛЬДИНЕ
«Каска на льдине» - моя первая миниатюра. Когда я только поступила в Литературный институт, нужно было пройти первое обсуждение.
Скажу честно, написала я положенные двадцать четыре страницы так себе. Мой мудрый и гениальный мастер, Михаил Петрович Лобанов, нашел там несколько сильных абзацев, и взял меня, как он сам говорил «для гендерного баланса». Еще четверо, поступивших со мной к нему в мастерскую, были мужчины.
И вот, сначала он удивился, что я готова обсуждать что-то еще. Потому как из вступительной работы обсуждать особо нечего. Я принесла несколько миниатюр, и среди них и была «Каска на льдине».
Она пришла ко мне после работы в Институте Документоведения и Архивного дела. Мы вводили данные о погибших в годы Великой Отечественной Войны.
Нам привозили архивные дела 1941-1945 гг., и мы вводили списки.
1 – погиб в бою
2 – пропал без вести
3 – умер от ран
4 – другая причина смерти
Существовали нормы – восемь дискет в месяц, это 250 заполненных карточек.
Кроме нас, нанятых, работали почти все сотрудники института, и когда привозили дела из архива, они выбирали те, где больше всего пропавших без вести. Быстрее и легче выполнялась норма.
Очень трудными были дела со списками из эвакогоспиталей, почти стертый карандаш, да и почерк медицинский.
Но были и еще труднее дела. Так однажды мне досталось дело с похоронками, которые некому было вручить. На оборотной стороне была краткая информация о гибели родных, заверенная печатью.
До сих пор помню тот леденящий ужас, который я испытывала, понимая, что я – единственная, кто сейчас читает историю гибели целых семей.
Я перестала спать, во мне поселился вселенский холод.
Я совсем не выполнила норму и объяснила бригадиру, что больше не могу. Дело не в том, что я всех подвожу и денег себе не заработаю. Дело в том, что у меня уже болят волосы и ногти, которые в принципе болеть не могут, но для меня сделали исключение.
Меня поддержали, дали мне несколько «легких дел». А те карточки по очереди вводили всей бригадой.
И через некоторое время она пришла, моя «Каска на льдине».
Когда на обсуждении мастер спросил: как вы это сделали, как вам вообще это пришло в голову, я растерялась, и мое пояснение было невразумительным.
Каску разгромили – штамп на штапме сидит и штампом погоняет.
Кроме мастера. Он сказал: вы не понимаете, что вы написали. Это никогда не напечатают.
А я, готовая становится хорошим писателем, учла все замечания критиков и переписала «каску».
И вот, в следующий раз, стою, читаю исправленный вариант…
И вдруг: Ира, а где все?.. Ведь ничего теперь нет, кроме гладкого текста?
«Вас нельзя редактировать, - сказал тогда мастер».
А еще он сильно ругался, что я не отдала свои миниатюры на вступительный конкурс. Потому что это – литература, и какое счастье, что он зацепился за несколько хороших абзацев и взял меня в обучение.
- Ну, там же минимальный объем указан, в требованиях, - защищалась я. – И потом, маленький рассказ любой дурак может написать…
- Боже! Какую чушь вы несете!!! Дураки сразу романы ваяют, миниатюра – это искусство избранных!
КАСКА НА ЛЬДИНЕ
Что-то мешало власти весеннего пробуждения и ощущению всеобщей свежести. Все было на месте, в воздухе пахло обещающим теплом, и небо добрело на глазах; все наполнялось новой жизненной силой, но что-то давило, безоговорочно рушило идиллию привычного пейзажа. Когда-то это должно было произойти. И произошло, вызывая остро ощутимый протест. Из ручья лесной чащи на середину разливающейся реки медленно выплывала каска, ржавая, бурая каска на осколке льдины.
Неизвестно откуда взял силы тихий лесной ручей и вытолкнул, отверг со своего дна этот осмысленный кусок металла, дождался разлива и вздохнул облегченно, избавившись от этого внешнего раздражителя. Конечно, каска была не виновата, что застряла именно на дне этого ручья, да и он был не виноват, что именно на его долю достался этот обожженный войной и залитый кровью кусок металла. Он угнетал, он создавал тревожное напряжение, мешал нормальному обновлению жизни весной, мешал торжественной власти осени, даже зимой умудрялся торчать из-под снега. Он не мог стать неотъемлемой частью пейзажа, он был сам по себе и раздражал.
И вот теперь этот осмысленный кусок металла медленно выплывал на середину большой реки. Казалось бы, эта старая ржавая каска вполне могла потеряться на фоне красоты и необъятности простора, синего неба и улыбающегося солнца.
Могла бы потерять свою давящую значимость, свою неутраченную за давностью лет неоспоримую власть над всем окружающим. Но она этого не сделала, и не собиралась сделать, и не могла сделать, потому что она вообще ничего не делала. Она просто медленно плыла на маленькой льдине по большой реке, среди множества других маленьких льдин. Плыла, потому что надоела маленькому лесному ручью и его обитателям, и от нее наконец избавились.
Она повинна лишь своим существованием и неспособностью мгновенно уничтожиться, стереться навсегда из памяти природы. И природа хотела бы ее не знать и не видеть, но гордая каска упорно притягивала, приковывала внимание и вызывала оцепенение. От нее исходила безысходная уверенность, что никуда она не денется, никуда и никогда.
Можно было успокоить себя мыслью, что льдина растает и каска навсегда утонет, опустится на дно и будет раздражать только рыб да водоросли. Но неизвестно откуда появлялся страх, что следующей весной вместо радостного пробуждения и обновления на льдине опять появится каска, этот опаленный войной и пропитанный кровью кусок металла.
Природа совсем отчаялась. Она была бессильна. Солнцу стало неловко светить, небо захмурилось тучами и впервые заплакало, найдя хоть временное утешение в этом занятии. На каску закапали дождинки, и она тоже заплакала ржавыми струйками. Она все понимала и тоже была бессильна. Она плакала и плыла на льдине, приковывая к себе внимание и нарушая всеобщее весеннее ликование, тянула за собой тягостное ощущение беспокойства.
ЕЕ НИКУДА нельзя было деть, и ее нельзя было не видеть. Ничего особенного не происходило. Под хмурым, подавленным небом, на середине смело разливающейся реки на льдине медленно плыла каска, пропитанная кровью и обожженная войной старая железка. Осмысленный памятью кусок металла.
#шухаева_30_лет_деятельности